Первое подписал преподобный Сандерс. Оно было кратким:
Моя дорогая доктор Лонг, поскольку миссис Фаррар не может написать сама, я под ее диктовку записал приложенное послание. У нас нет телефона, и если вы захотите связаться с нами, позвоните в больницу Вои по Вои-7. Тогда нам передадут ваше сообщение по радио.
Затем Мики развернула второе письмо — оно было длиннее первого — и под ним нащупала… фотографию…
— Дорогая? — раздался голос Гаррисона. За ним последовало знакомое успокаивающее прикосновение его руки. — Я отдал бы миллион долларов, чтобы узнать, о чем ты задумалась.
Мики подняла голову и улыбнулась ему. Жизнь в Южной Калифорнии пошла ему на пользу. В свои шестьдесят восемь он выглядел красивее, сильнее и мужественнее, чем когда они познакомились. Хорошо, что они решили переехать сюда, хотя Мики сначала возражала. Сейчас Мики была рада, что тогда уступила. Кругом появились новые друзья, у Гаррисона — новые интересы, а Мики завела новую практику, так что раздумывать о прошлом было некогда. Они поступили разумно, отказавшись от иллюзий и оставив мечту о ребенке на острове Ланай.
— Тебя посетили хорошие мысли? — ласково спросил он, пожимая ее руку.
— Я думала о Сондре. Извини, Гаррисон, — сказала она, положив другую руку на его ладонь. — Помню, я обещала не думать о своей работе, но обстоятельства изменились.
Он понимающе кивнул. Мики уже показала ему фотографию.
— Что ты решила?
— Наверно, Сэм Пенрод в воскресенье придет на рождественскую вечеринку. Он самый лучший в стране специалист по рукам. Я спрошу его, не согласится ли он прооперировать ее.
— Ты хочешь сказать, что сама не хочешь этим заниматься?
— Я думаю, что мне не следует. У нее обширные повреждения. Я могу не справиться с ними.
В своем письме Сондра сообщала:
Я прошу тебя, Мики, потому что верю в тебя. Но если ты почему-то не сможешь, я поеду в Аризону. Родители пока ничего не знают об этом. Я подожду, пока все закончится. Мой сын и так видит кошмары, пусть родители лучше ничего не узнают.
И тут Мики обнаружила приложенную к письму фотографию. Вместо рук у Сондры остались две покрытые страшными шрамами, изуродованные клешни. Они лежали на белой простыне. Отталкивающие руки, какие можно увидеть только в кошмаре.
На тыльной стороне левой руки осталась плотная рубцовая ткань, способная к сокращению, второй и третий пальцы лишены внешних сухожилий разгибателя. На правой руке наблюдается сокращение рубцовой ткани всех пальцев. Длительная неподвижность в чрезмерно вытянутом положении привела к укорочению боковых связок после первоначальной трансплантации кожи. Обе руки совершенно непригодны.
Сондра писала, что шесть месяцев назад случился пожар, во время которого она обожгла руки. Ей оказали неотложную помощь в больнице Вои и перевели в главную больницу Найроби, где подавили инфекцию и предприняли попытку пересадить кожу. Судя по фотографии, операция прошла неудачно.
Мики отвернулась от Гаррисона и уставилась на окутанную мраком пустыню, проплывавшую мимо: пальмы на фоне чернильного цвета неба, зубчатые цепи гор, нависшие над краем равнины, словно астероиды, и тишина, тишина… Когда вторая часть Седьмой симфонии Бетховена достигла аллегретто крещендо, Мики снова закрыла глаза и стала думать о письме.
Мне хватит денег, чтобы оплатить полет до Калифорнии и обратно. Преподобный Сандерс позаботится о том, чтобы меня посадили на самолет в Найроби, и расскажет стюардессам, как со мной обращаться, но мне нужна будет помощь на другом конце — если можно просить тебя о такой услуге. Родди останется здесь на попечении миссии.
Сухое письмо, скорее напоминавшее набор повествовательных предложений. Наверно, его записали со слов Сондры — сухих и откровенных.
В Найроби сделали все, что могли. Я никого не виню. Я бы вообще не стала говорить об этом, если бы не понимала, какой обузой я стала для других. Я не могу ни причесаться, ни удержать в руках чашку, ни коснуться лица своего сына. В Найроби мне сказали, что нет никаких надежд спасти мои руки. Так что, Мики, если для меня удастся хоть что-то сделать, я буду вечно благодарна.
Сондра. Как давно это было? Свадьба семь лет назад, когда Мики привезла Рут и Сондру на Ланай и они стояли рядом с ней у алтаря. Какая счастливая, мимолетная встреча, воскресившая прошлое, — краткое воссоединение трех подруг, однажды завязавших дружбу в колледже Кастильо! Как они не давали Мики покоя, настаивая, чтобы та позволила Крису Новаку провести над ней эксперимент! Тайно, среди ночи, спустили в туалет ее косметику! Куда подевалось то особое чувство единства, которое объединяло трех подруг? Как времени и событиям удалось разъединить их и постепенно сделать почти чужими друг другу? Подруги, часто писавшие и звонившие одна другой, сейчас замкнулись каждая в своих проблемах. Не сохранилось ничего, кроме драгоценных воспоминаний.
Вот что сделало это письмо с Мики — оно открыло старый сундук, валявшийся на чердаке ее памяти, и обнажило залежавшееся и забытое содержимое: ее первую безоговорочную дружбу с другим человеком; начало долгого пути, который привел ее к этому часу, к этой машине, к этому мужчине. Письмо воскресило в памяти Мики давно забытое, почти утраченное.
«Еще не все утрачено, — подумала она. — Я была слишком занята, за эти три года с головой ушла в личную жизнь. Я забыла…»
— Сейчас же напишу ей, — сказала она Гаррисону, когда «мерседес» свернул с Индиан-Уэллс. — Я напишу, что она может приехать и остаться у нас, пока мы не найдем для нее больницу. Гаррисон, ты не возражаешь, правда?