— Я не могу, — прошептала Мики.
— Почему? Я помню, что на Гавайях ты часто оперировала руки.
— С тех пор я этим почти не занимаюсь. — Мики вернула Сондре ее руку и встала. Она подошла к камину, на котором в оловянной оправе стоял небольшой портрет Джейсона, взяла кочергу и помешала горевшие поленья. Затем положила кочергу и повернулась к Сондре. — Прошло много времени с тех пор, как я занималась чем-то подобным. Я отошла от этого. Теперь я восстанавливаю лица и грудь. Я не хотела этого, но со временем моя практика приобрела в основном косметический характер.
Сондра долго и внимательно смотрела на свою подругу.
— Да, я понимаю, — наконец сказала она. — Мы все изменились, правда? Пусть Сэм Пенрод сделает эту операцию. А теперь не хочешь взглянуть на мои руки?
Сондра подняла свои перевязанные руки.
Мики подошла к стоявшему в углу круглому столику из вишневого дерева. Из маленького ящика она достала тупые ножницы. Затем вернулась, подтянула к себе украшенную вышивкой скамеечку для ног, уселась на нее и спокойно взяла одну из клешней Сондры. Ножницы подрагивали, пока она разрезала марлю. Мики не хотела смотреть, не хотела видеть. Как врач, последние тринадцать лет всецело занимавшаяся сложной, упрямой человеческой плотью и происходившими с нею гротескными изменениями, как пластический хирург, натренированный глаз которого видел трагические и подающие надежду случаи, Мики Лонг-Батлер знала, что ничто из виденного ею в прошлом и близко не может сравниться с этим.
С руками Сондры.
— Ты знаешь, где находится «Морская уточка?» — голос Джонатана в телефонной трубке звучал, как и четырнадцать лет назад.
Да, Мики знала, где это. С тех пор как городок Венеция перестроили, заменив питейные заведения и склады элегантными кооперативными зданиями, состоятельный класс освоил этот участок побережья между Санта-Моникой и Марина-дель-Рей. На пляже оборудовали игровую площадку с дорожками для велосипедов, лавочками, где продают кренделя, катками для любителей роликовых коньков, классными маленькими кафе у тротуаров, где за баснословные деньги угощали почти холодной едой. «Морская уточка» находилась в одном квартале от причала.
Им потребовалось четыре месяца, чтобы встретиться, и не потому, что оба не хотели этого, а из-за несовпадения графиков работы: когда Джонатан был свободен, Мики оказывалась занятой, и наоборот. В памяти воскресло старое время, когда они никак не могли согласовать графики и наладить отношения. Сейчас они в телефонном разговоре смеялись над этим.
Мики надеялась, что сегодня они будут смеяться, что все закончится лишь приятным обедом двух старых друзей, наверстывающих упущенные годы и вспоминающих все хорошее, что было в прошлом.
Он уже пришел и сидел за маленьким круглым столиком на огороженном пространстве перед «Морской уточкой». Каждый раз, когда Мики приходила сюда вместе с Гаррисоном, им приходилось сидеть на скамье и ждать, пока их позовут за освободившийся стол. А до того они целый час сидели и смотрели на проходивших мимо людей. В конце недели «Морская уточка» всегда была переполнена, обычно завсегдатаями, приезжавшими на «порше» и «феррари». Сегодня здесь было не больше народу, чем на пляже и променаде. Джонатан сидел в одиночестве.
— Привет. Я не опоздала? — спросила она, заходя за ограду из кованого железа.
Он вскочил на ноги:
— Нет, это я рано пришел.
Этим утром Джонатан выглядел моложе, чем на рождественской вечеринке. На нем были джинсы и голубая батистовая рубашка. Эта одежда напоминала Мики парня, который разгуливал по больнице Св. Екатерины с кинокамерой на плече. Он взял ее руку:
— Мики, — голос звучал нежно, как много лет назад.
Сев за маленький столик, она заметила лежавший на клетчатой скатерти пакет, завернутый в золотистую фольгу и перевязанный серебристой лентой. Джонатан говорил, что приготовил ей подарок, но ей не пришло в голову, что он имел в виду нечто материальное. Но Мики сама не знала, чего ожидает.
— Я заказал «шабли», — сказал он, садясь напротив нее. — Надеюсь, я правильно сделал.
— Если ты боишься за моих пациентов, то сегодня приема нет. По вторникам я оперирую в больнице и в своем кабинете никого не принимаю.
— Значит, ты свободна, — тихо сказал он, всматриваясь в ее лицо синими, как небо, глазами.
Мики почувствовала облегчение, когда принесли вино: наконец она могла чем-то занять руки.
— Ты вернулся в Лос-Анджелес навсегда?
— Нет, в следующем месяце начинаются съемки моего нового фильма, и я отправляюсь в Париж.
Мики почувствовала, что ей становится немного легче. Она должна была признаться, что шла на этот обед с Джонатаном не без опасений. Ночью она спала урывками, а утром проснулась с дурными предчувствиями. На первый взгляд, не было ничего плохого в том, чтобы отобедать с ним, — невинная встреча двух друзей после долгих лет разлуки. Но когда-то они с Джонатаном были больше чем друзьями, да и расстались не лучшим образом. Мики невольно задавала себе множество вопросов: «Что ему надо? Прошло столько лет, почему он захотел встретиться именно сейчас? И что это за подарок, о котором он говорил? Неужели я боюсь видеть его снова? Мне страшно его или самой себя?»
— За эти годы я не раз подумывал о том, чтобы разыскать тебя, — говорил он, медленно вращая фужер за ножку. — Однажды я был на Гавайях — искал место для съемки «Звездных ястребов». Я подошел так близко к «Виктории Великой», что даже хотел зайти и поздороваться с тобой. — Он широко улыбнулся, и обозначились знакомые лучики морщинок вокруг глаз. — Но мне показалось, что это не самая удачная идея.