Карта мало что давала. Ей предстояло заполнить пять страниц в линейку, а на это обычно уходил час или два. Она постучала в палату номер три, открыла дверь, наклеила профессиональную улыбку и сказала:
— Доброе утро, мистер Мейер. Я доктор Лонг и собираюсь…
— Доктор, уже день! — Джонатан Арчер с дьявольской усмешкой спрыгнул со смотрового стола.
— Что…
Он подскочил к двери, защелкнул ее и взял медицинскую карту у нее из рук.
— Я — Л.Б. Мейер, понятно? Луис Б. Мейер! Пожалуйста, садитесь, доктор. Смотрите, что я принес. — Он взял стоявшую у раковины корзину и снял клетчатое покрывало. — Булочки и сливочный сыр. — Он вытащил термос. — Ямайский кофе.
— Мистер Арчер…
— Никаких возражений, доктор. Вы не знаете, что мне пришлось вынести ради этого.
— Мистер Арчер, что вы делаете?
Он развернул клетчатое покрывало и постелил его на покрытый бумажными салфетками смотровой стол. Затем стал отвинчивать крышку термоса.
— Вы не хотите присесть?
— Я хочу, чтобы вы объяснили мне…
Он резко повернулся и серьезно взглянул на нее:
— В конце концов я понял, что смогу увидеть вас, только став пациентом.
— Но вы же не пациент, мистер Арчер.
— Я могу им стать.
Она уставилась в ясные голубые глаза, увидела крохотные морщинки в их углах.
— О, вам это не удастся!
— Осмотрите меня.
Мики чувствовала, что оказалась в глупом положении. Но ей было лестно.
— Меня ждет работа, — нерешительно возразила она.
— Доктор Лонг, мне всего лишь хочется отнять у вас чуточку времени и узнать вас. А теперь послушайте: я просил ту сестру направить вас сюда, если вы окажетесь свободной. Сегодня спокойный день. Мы можем перекусить и немного поговорить…
— Прямо здесь?
— Почему бы и нет? Если вы потребуетесь, сестра знает, где вас найти. Что скажете?
Мики посмотрела на еду в корзине, втянула запах соблазнительного кофе, затем снова взглянула на Арчера и грустно покачала головой.
— Никак не могу. Это будет неправильно.
— Ладно, вы сами напросились! — Он направился к двери.
— Что вы собираетесь делать?
— Доктор Лонг, я неплохой актер. Я выйду в коридор, буду кататься по полу от боли и орать во всю глотку.
— Вы этого не сделаете.
— А затем я скажу, что вы отказались осмотреть меня. И я буду так громко звать Сью…
Мики расхохоталась:
— …что сюда прибежит тысяча женщин по имени Сьюзен!..
Она прислонилась к раковине и закрыла ладошками лицо.
— …затем я покажу все это в своем кинофильме, и разразится такой скандал, что…
— Хорошо.
— …вы будете рады, если вам разрешат заниматься медициной в лягушачьем болоте штата Арканзас!
— Я же сказала, что согласна!
— Согласны?
— Я останусь. — Она быстро подняла руку. — Но только потому, что я голодна и меня довели до отчаяния. Я останусь лишь на несколько минут.
— Вам действительно все это нравится? — спросил он спустя пять минут, жестом указывая на маленькую идеально чистую палату, на стене которой висела манжета для измерения давления, а на столике в розовом растворе лежали миниатюрные инструменты и аккуратно были сложены коробки с нитками для швов и повязками.
— Да, мне это действительно нравится.
Он налил ей еще кофе, допил остатки своего, молча раздумывая и все время глядя на нее васильковыми глазами.
— Где Сэм? — спросила она.
— Он в лаборатории отсматривает первый материал.
— Материал?
— Ну да, первый фильм, который мы сняли.
— К сожалению, я не видела ни одного из ваших фильмов. Мне не часто удается смотреть кино.
Он рассмеялся:
— Я сделал только два фильма, но первый так и остался лежать в коробке. Я не ожидал, что «Нам!» станет таким удачным! Я лишь хотел, чтобы общественность открыла глаза. Кто мог подумать, что небольшое разоблачение воспримут столь болезненно?
— Где вы получили кинематографическое образование?
Джонатан взял вторую булочку, густо намазал ее сливочным сыром, а сверху положил кусочек копченой лососины.
— У меня его нет. Я юрист. В шестьдесят восьмом окончил Стенфорд.
— Вы снимаете фильмы в свободное время?
— Все время. Я пошел учиться на юриста, чтобы угодить отцу. Он мечтал о том, что я буду работать в его фирме на Беверли-Хиллз. У меня же такого желания никогда не было, меня всегда тянуло в кино. Раньше я прогуливал уроки, чтобы посидеть в темном кинозале. Но я получил степень и сдал госэкзамен, как того хотел отец, — словом, выполнил свои обязательства, если так можно выразиться. Затем я повесил в шкаф костюм-тройку и купил кинокамеру. — Он откусил кусочек булочки, задумчиво пожевал ее, запил кофе и добавил: — С тех пор отец со мной не разговаривает.
Чашка Мики повисла в воздухе.
— Как жаль, — тихо произнесла она.
— Он успокоится, с ним всегда так бывает. Мой старший брат тоже не послушался отца и занялся морским страхованием. Но как только у него появился первенец, новоиспеченный дедушка простил все.
Мики смотрела поверх края чашки, и в ее глазах заиграли искорки:
— Вы именно так собираетесь вернуть его расположение? Завести ребенка?
— Отец всему бы обрадовался — будь то ребенок или мой первый миллион, — широко улыбнувшись, сказал Джонатан. Он молил Бога, чтобы не зазвонил проклятый телефон оперативной связи.
Удивительно, Мики желала того же самого, и это чувство стало для нее неожиданностью. Два года назад, летом шестьдесят девятого, простившись с доктором Новаком, она целиком окунулась в изучение медицины, исключив все остальное.